Я родился в Челябинске — главном городе Южного Урала, находящемся на самой границе Европы и Азии — в 1958 году, в семье учителей. Обоих родителей эвакуировали сюда в военные годы с Украины. Отец мой первым в СССР начал заниматься профориентацией, хранил посвящённые всецело ему выпуски «Учительской газеты», но, будучи нечестолюбивым человеком, не обзавёлся учёными степенями и всю жизнь просто консультировал челябинские областные органы образования. В доме было много книг, тем более, что у мамы — два филологических диплома. И чтение на всю жизнь осталось моей главной страстью. Писать начал лет с пяти. Окончил школу-десятилетку, а в 1979 году — Челябинский пединститут, получив диплом учителя - филолога. Отслужил в армии, где, по молодости и наивности, пытался организовать антисоветскую подпольную организацию для возрождения туманно понимаемого «социализма с человеческим лицом». На меня донесли, но вот что анекдотично: донесли старослужащие «деды», которые об этой организации ничего не знали. (Просто хотели мне напакостить, чтоб я не уговаривал «молодых солдат» протестовать против их издевательств. Решили оклеветать, что я занимаюсь антисоветской пропагандой, и, сами того не ведая, сказали обо мне правду). КГБ долго искал мою «подпольную сеть» — с кадрами, явками и оружием! — и не нашёл: ведь я её выдумал для ободрения моего штатского друга и того единственного сержанта, которых сумел завербовать. Да и себя хотел подбодрить, призвав весь невостребованный человечеством запас фантазии, а ещё — выдать всё это за шутку в случае провала. Наконец в КГБ потеряли терпение и вызвали главаря для объяснений.

   Во время допросов все тряслись от смеха, и так как на дворе был 1981 год, отпустили с миром: сделали вид, что поверили в розыгрыш. А главное, таких, как я, вероятно, становилось уже слишком много для отчётности.

 Тем не менее после этого мне было очень непросто «попасть в науку». Свыше десяти лет я работал в Челябинске школьным учителем, писал лирические стихи и рассказы, печатал их в местной прессе, а также работал над диссертацией по советской сатире 20-30-х годов. Но мне всё больше казалось, что передо мной не школа, а какая-то духовная тюрьма для детей, где я — один из надсмотрщиков. Я перестал понимать, зачем живу и пишу, а главное — зачем все живут. Эти настроения ещё усилили мой всегдашний интерес к романтизму и сказочной сатире: с помощью книг двухсотлетней давности я пытался объяснить себе необъяснимое. Но Байрон, Гофман, Мэтьюрин и Булгаков не могли дать мне того, чего не было у них самих. А вот Сэлинджера или Кафку я уже не выдерживал...При всём уважении к ним.

 Наконец, в 92 году, то есть в тридцать пять лет я махнул рукой на всё — диплом и  почти готовую кандидатскую. Но я не мог махнуть рукой на свою семью — и попробовал найти себе место в торговой фирме, чтоб как-то обеспечить себя, жену и ребёнка и ни от кого больше не зависеть. Перебивался случайными заработками, был «челноком», стал возить в Москву челябинские сувениры. Нередко приходила горькая мысль, что уральский камень добрее и щедрее людей...Но я посмотрел мир! В частности, московский литературный мир — я ведь продолжал писать. Литературная среда, однако, вызвала во мне ещё большее неприятие, чем школьная. Больно было видеть, как буквально на твоих глазах люди, по сути дела, перестают говорить по-русски, заменяя последнее, что у нас осталось — наш язык — каким-то торгово-уголовным жаргоном. Все эти впечатления я выразил в фантастическом рассказе «Принц Уэльский» (ж. «Октябрь», 2001, № 12). Его герой, Петенька Шелковников, бросает университет и «уходит в бизнес», торгуя женскими украшениями нового типа — блестящими, как алмазы, насекомыми-мутантами. И, хотя богатство не приносит ему счастья, нищий и бездомный писатель, от лица которого ведётся повествование, не знает, как остановить Петеньку и какие ценности противопоставить его «философии выживания».

   Я чувствовал себя в моральном тупике, отчаяние росло, хотя семью я кормил и даже печатался — в «Октябре», «Литучёбе», «Дружбе народов». К счастью, нашёлся добрый человек — директор челябинского издательства «Фрегат» Александр Кожейкин, взял меня главным редактором. Он издал мой первый и единственный поэтический сборник «Под вежливым присмотром облаков» (1999), благодаря которому меня приняли в Москве в Союз российских писателей — организацию, альтернативную прокоммунистическому Союзу писателей России. В 2000 году на Южном Урале стал лауреатом  II регионального литературного конкурса «Антология» в номинации «Поэзия», получив диплом первой степени.У Кожейкина я и работал до 2002 года, когда решил стать профессиональным писателем. В 2002 году вместе с семьёй выехал в Германию на постоянное жительство.

   А теперь о самом главном. Сначала я опубликовал в «Литературной учёбе» (2001, № 2) весьма патетическое произведение «Роза с шипами вместо штыка, или Программа российского неоромантизма», используя образ антигероя повести М. Булгакова «Собачье сердце» и развивая идеи о том, как современному человеку «не стать Шариковым». В восемнадцать лет это было бы даже мило, но в данном случае свидетельствовало лишь о том, что мой литературный возраст абсолютно не соответствует физическому (так бывает, особенно когда поздно начинаешь печататься). Я даже выступил в московском Институте мировой литературы на какой-то конференции с сообщением о моём методе. Но вскоре мне стало ясно, что шансов возродить старый романтизм у меня ровно столько, сколько у моей любимой героини Гермионы — освободить домашних эльфов.

   Но неоромантизм не желал уходить! Он гулял у меня под носом, как нахальная муха перед безруким, и втолковывал, что если я разуверился во взрослом читателе, то, значит, он никогда моим и не был. Детям же всегда нужны мечты и надежды, поэзия, дружба и любовь. Нужно возродить «роман воспитания» в современной детской литературе, предложить юным читателям нового героя — и он, неоромантизм, научит меня, как это сделать. Как известно, классическая формула реализма — «типический характер в типических обстоятельствах». В «чистом» романтизме всё иначе: «исключительный характер в исключительных обстоятельствах». Но большинство детей не любит идеальных героев — суперспортсменов, аккуратистов, «зубрил», воспринимая их как назидание. И писатели охотно идут у детишек на поводу, ударяясь при этом в другую крайность: изображают милых шалунов, которые, кажется, вообще не умеют думать. (Непонятно только, откуда потом берутся в нашем мире умные взрослые?) Именно так «сделаны» Том Сойер и Гарри Поттер, которыми я искренне восхищаюсь, а также громадное количество разной халтуры. Но даже и в «нехалтурных» случаях что мы таким образом имеем? Детей, которые думают только о приключениях, квиддиче или бейсболе. Короче, пушкинское: «И что посредственность одна // Нам по плечу и не странна?»... Таким образом, если я действительно хочу создать интересный детям «роман воспитания», где философия, поэзия, любовь, глобальные и вечные проблемы не были бы «на птичьих правах» сравнительно с приключениями, то формула неоромантизма применительно к задачам детской литературы должна звучать так: «Типический характер с исключительными задатками в исключительных обстоятельствах». Мы не можем себе представить, что из Тома Сойера или Гарри Поттера вырастет поэт, учёный или философ, скольких бы врагов они ни обратили в бегство, не так ли? Ну, а если создать эпопею, где приключения помогают ребёнку не только чувствовать, но и думать? Оттачивать в себе что-то «нефизическое»?)

   И я написал роман «Аксель и Кри в Потустороннем замке» (2003-2004), который и стал настоящим манифестом неоромантизма. А в 2007-8 годах появилось продолжение — «Аксель, Кри и Белая Маска», где приключений не меньше, а поэзии и даже любви много больше, чем в первой части планируемой пятитомной серии. Надеюсь, я смогу довести её до конца. Моя задача — не просто показать поединок четверых детей со «злым» (ох уж мне эти штампы!) волшебником, звёздным духом Штроем. Прежде всего эта сказочная эпопея — мечта о детстве, одушевлённом высокими целями и чувствами, о становлении личности будущего поэта, отвергающего не только простейшие обывательские стандарты, но и «элитарный» (казалось бы) пессимизм и снобизм. Мои герои столкутся с окружающим миром «во всей его красе», не раз задумавшись над самыми печальными перспективами человечества и Вселенной. И всё-таки я хочу, чтобы человек не дрогнул перед космосом и даже перед себе подобными, не потерял желания жить и во что-то верить.

   Ситуация настолько сложна, что порой вызывает крайние оценки. Например, известный писатель и почти мой земляк В. Крапивин из Екатеринбурга в интервью газете «Взгляд» (2007) заявил: «Современную детскую литературу я никак не оцениваю, поскольку считаю, что ее нет.

 Вот что сообщает интернет-сайт газеты «Новые известия» в заметке от 8 апреля 2008 года с заглавием «Книжки детям не игрушки» и тревожным подзаголовком «Эксперты советуют родителям внимательнее относиться к покупке современной детской литературы!» (http://www.newizv.ru/news/2008-04-08/88001/):

   «По оценкам Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, сейчас в нашей стране издается 108 тыс. наименований книг ежегодно. Около 7,5 тыс. приходится на детскую литературу. Цифра внушительная. (Итак, тиражи малы, но книг хватает...— Л.С.) Но критики не торопятся снимать перед издательствами шляпу. Большинство книг – переиздание советской классики или переводная зарубежная литература. Среди новых детских книг, остающихся в меньшинстве, встречаются такие, что могут вызвать настоящий шок не только у ребенка, но и у родителей».

   Затем следуют и впрямь жуткие цитаты про водку, гомосексуализм и т.д., от которых я вас избавлю. Это уже новый аспект проблемы в дополнение к малым тиражам и гонорарам: отсутствие контроля за качеством и рецензирования детских изданий (прежде рецензировал журнал «Детская литература», но сейчас он закрыт), чисто коммерческий подход к новой детской литературе, выражаемый лозунгом: «Развращай и зарабатывай!» Да. Всё это так.

   Но дальше тот же сайт сообщает нам мнение заместителя генерального директора издательства «Детская литература» Ирины Котуновой: особенно в плачевном положении сейчас находится современная литература для подростков. Почти исчезла авторская сказка, психологическая и лирическая подростковая повесть. В Российской книжной палате также не отрицают проблемы: если для подростков-мальчиков еще можно подобрать подходящие приключенческие книги, то девочкам последнее время приходится довольствоваться в основном любовной литературой сомнительного содержания.

 

   В конце августа 2005 года Благотворительный фонд «Заветная мечта» объявил о создании одноименной литературной премии, которая ежегодно будет присуждаться авторам лучших прозаических произведений для детей среднего и старшего школьного возраста (сайт www.dreambook.ru). Фонд был учреждён Группой компаний МИАН (Московское Инвестиционное Агентство Недвижимости) и за три истекших сезона провёл три конкурса. Выдвигать свои произведения на соискание премии может любой автор, пишущий для детей по-русски, независимо от возраста, гражданства и места жительства. Все эти пункты представляют собой очень важное демократическое отличие от других премий, например, премии С. Михалкова или В. Крапивина. Таким образом, на сегодняшний день «Заветная мечта» — крупнейшая (и почти единственная в России) детская премия, с премиальным фондом 1 миллион рублей. Я стал одним из трёх лауреатов Большой национальной детской премии «ЗМ» второго сезона (2006-2007) за роман «Аксель и Кри в Потустороннем замке». А к 1 сентября 2008 года будет завершён беспримерный в истории российского библиотечного дела проект. Уже издан нарядный семитомник лауреатов Большой премии первого и второго сезонов (по 150 000 томов на каждого лауреата, с иллюстрациями художников, также выдержавших конкурс «ЗМ»). Каждая библиотека России за лето получит по комплекту этого семитомника (и среди 71950 библиотек  — 43298 школьных).

   Считаю ли я свой роман альтернативой «Гарри Поттера»? По большому счёту — да. Он является альтернативой любому произведению, герои которого думают лишь о приключениях или спорте — и вовсе не в ущерб приключениям! Я показываю становление не просто мужественного мальчика или трудолюбивой девочки, из которых потом вырастут храбрый мужчина и трудолюбивая женщина, причём в финале так и неясно, кем же они стали (но предположительно, как Гарри, — главным ловцом тёмных магов, кем же ещё?) Мои герои учатся побеждать не только врагов, а и жизнь, задумываются о назначении человека на земле, о настоящей любви и дружбе, об искусстве и поэзии... И будущий мой герой станет не неизвестно кем, а поэтом. В нашем мире нужен ещё кто-то, кроме преступников и полицейских — хотя именно полицейским мечтает стать поначалу Аксель.

   Да и враги не так просты, как Вольдеморт, который лишён всего человеческого и с детства — готовый убийца. Звёздные и подземные духи — целая цивилизация, со своей политикой, философией и культурой; это очень разные по характеру и убеждениям существа.

   Разумеется, я стараюсь избегать штампов, коих в жанре «фэнтэзи» хватает. В целом же, несмотря на приливы и отливы литературной моды, мне кажется, что   у «фэнтэзи» по-прежнему большое будущее. Где ещё ребёнок может быть не просто кладоискателем, сыщиком-любителем, беглецом из дому или дворовым шалуном, а СОЗДАТЕЛЕМ МИРОВ? Отвечающим и впрямь ЗА ВСЁ НА СВЕТЕ? Настоящее «фэнтэзи» — выше моды. И чем уязвимее становится наша планета для мгновенной смерти, тем важнее нам прививать нашим детям чувство ответственности ЗА ВСЁ — а не просто за сделанные уроки или даже пойманного грабителя.

   Естественно, на «гостей» глядят исподлобья. «В Германии нет русской диаспоры , — пишет литературный администратор фестиваля «Русский Stil» Елена Рышкова (http://zhurnal.lib.ru/s/suhowa_e_a/10a-88.shtml). — Официальные власти словно не замечают эти сотни тысяч людей, говорящих по-русски. Не видят в упор русские газеты, журналы, библиотеки, телевизионные каналы, праздники авторской песни, литературные конкурсы и театры». И если вы, лично вы не «муттершпрахлихер» — иначе говоря, не владеете устным немецким в совершенстве, — да, мало того, имеете наглость быть ещё и «ноу-нэйм-автором» (то есть, незнамениты), — уже никому не интересно, насколько безупречен немецкий язык вашей отосланной в издательство рукописи. Перед вами — незримая стена.

 Разумеется, и в таких условиях кто-то пробует приспособиться. По-всякому... Так, эмигрант Батшев в конце 90-х годов объединил ряд литераторов в Союз русских писателей в Германии, начал издавать журналы «Литературный европеец» и «Мосты». В своих исторических трудах этот господин всячески славит Власова и, хотя не может отрицать, что уничтожение гитлеровцами евреев было преступным (что делать — из песни слова не выкинешь), но в целом, по Батшеву, войска Третьего рейха стали для покорённых наций глубоко положительным примером. Особенно в личном быту. Вы только вдумайтесь, читатель: «у каждого немецкого солдата в вещмешке были картонный портсигар, мыло ДДТ, бульонные кубики, презервативы, марганцовка в картонном пенальчике, пирамидон, спиртовка»! И поскольку они (солдаты, а не упомянутые изделия — Л.С.) были освободителями, а не захватчиками, то и войну следует переименовать — из Великой Отечественной в советско-германскую. Да и с сегодняшними приезжими Батшеву всё ясно: «Ностальгии не существует. Ее придумали коммунисты, чтобы отвадить народ от эмиграции». Ну что ж, так как я еврей, тоже часто моюсь мылом, но не могу при этом тратиться только на него, то вполне обойдусь без подобных творческих контактов.

    В заключение хочется сказать, что жестокий удар по престижу русской литературы в Германии последних десятилетий нанесли авторы, которые вроде бы и не думают ни перед кем лакействовать. Вернее, думают, но...иначе. Так называемые «авангардисты» — увы, при поддержке немалого числа немецких славистов — щедро предлагают госпоже широкой публике бредовую смесь «потока сознания», секса и садизма, объявляя Пушкина, Толстого и Достоевского «смердящими трупами» (выражение В. Сорокина на выступлении в Мюнстере в 1996 году). Аугсбургский издатель Вальдемар Вебер, много лет посвятивший пропаганде русского слова на Западе, открывает в 2005 году дискуссию на страницах московского журнала «Иностранная литература» (№ 7), негодующе протестуя против подобного оплёвывания литературы. И когда читаешь в том же номере ответную статью постмодерниста Пригова, то поражаешься не её духовному убожеству, не откровенным издевательским ужимкам в адрес «обидчика истинных гениев», а старому, солидному журналу, который печатает такое. Кстати, журнал на этом оборвал дискуссию, видимо, боясь показаться недостаточно современным, коль скоро позволяет ставить под сомнение авангардизм. Поэтому Вячеслав Куприянов должен был печатать резюмирующую статью «Всемирная отзывчивость авангарда» — где полностью поддерживает В. Вебера и приводит страшный материал об «информафии» — в международном журнале «Крещатик» (2006, № 1).

 

    В целом я согласен с заповедями Чуковского детским поэтам. За исключением четвёртого и восьмого правил. Чуковский пишет: «подвижность и переменчивость ритма была для меня четвёртой заповедью». Но позвольте, это же зависит и от настроения, которое мы хотим создать у ребёнка! Вот стих Маршака «Про гиппопотама»:

                                         «Я думаю, гиппопотама

                                           Зовут так трудно для того,

                                           Чтоб сторож из глубокой ямы

                                           Пореже вызывал его!..».

   Ребёнок в этом стихе мыслит. И мысль его не скачет, а движется поступательно, логически, словно он сам себе отвечает урок. В данном случае так и нужно. И Маршак так и делает: лишь раз ритм длинного стихотворения меняется, когда ребёнок начинает запинаться, пытаясь выговорить слово «гиппопотам». Как видим, если наблюдения и вызванные ими мысли достаточно занятны, стих постоянного ритма может быть длинен, но всё равно не скучен: содержание диктует форму. А восьмое правило Чуковского — это вообще обеднение стиха: «каждая строка детских стихов должна жить своей собственной жизнью и составлять отдельный организм». Возьмите вторую строку всё того же стишка про бегемота: «Зовут так трудно для того». Эта строка не самостоятельна, но нужна и хороша. Стих должен учить ребёнка думать, а не только «барабанить» простейшие высказывания. Тем паче если мы, согласно тринадцатому правилу того же Чуковского, должны «не столько приспособляться к ребёнку, сколько приспособлять его к себе, к своим “взрослым” ощущениям и мыслям»». И вообще, зря он все эти правила придумал. Позвольте ещё раз процитировать Бродского. Он как-то сказал, что философию следует изучать тогда, когда она не нужна. Ну вот, если его перефразировать, то правила к детскому стиху нужно сочинять тогда, когда стих уже написан.

 

   Сможет, конечно — если будут устранены те препятствия, которые не дают ей создать своего героя. А препятствия эти — мы, о чём я уже докладывал. Нужны перестройка, гласность и ещё — свободу домашним эльфам! И о задачах писателя я говорил выше. Надо больше думать о вечных ценностях и перелагать их на язык детей, вот и всё.

 

   Эдуард Успенский, Владислав Крапивин, Григорий Остер, сам Воскобойников, Андрей Усачёв, Марина Дружинина, Сергей Георгиев, Владимир Глоцер. Кое-кто из лауреатов «Заветной мечты», конечно. Называть их не буду — пришлось бы тогда объяснять, почему остальных я детскими не считаю. А это большой разговор...